Иван Кислый
Неполным будет утверждение, что в Аире Вайда виртуозно соединил литературную основу с документалистикой. Нет, более того: он поставил под вопрос сосуществование жизни и кинематографа. Вайда спрашивает: перестает ли жизнь, заснятая на пленку, быть жизнью? И дает вполне однозначный ответ.
Читать далее
|
|
|
|
|
26 мая 2009
Владислав Шувалов
 Подобное уже было в каннской истории: в 1997 году несколько картин, принятых в основные программы, вызвали нарекания общественности в избыточности экранного насилия. Забавные игры Ханеке, Убийцы Кассовица, Конец насилия Вендерса (в "Особом взгляде" тему поддержал Брат Балабанова). В какой-то момент фестивальный сюжет вышел за пределы экрана и стал развиваться угрожающими темпами. До сих пор ходят слухи, что тот юбилейный для фестиваля год был рекордным по количеству преступлений, а на Вима Вендерса, автора фильма с программным названием, даже было совершено нападение. Во многом подобные выводы были преувеличением, поскольку Конкурс содержал массу других тем, далеких от эстетизации зла, однако трагически обнаружившаяся связь насилия на экране и в жизни подвигла социологов к размышлениям (и даже инсинуациям). Жюри Изабель Аджани демонстративно выступило против муссируемой в прессе проблемы, премировав самые безобидные и нравственно выдержанные картины. Напомню, что "Золотую пальмовую ветвь" тогда разделили между собой жизнеутверждающий шедевр Аббаса Киаростами Вкус вишни и неспешная японская драма Сёхэя Имамуры Угорь.
Надо ли говорить, что болезненная тема - о чрезмерной пресыщенности фестивального экрана всякого рода насилием - вспыхнула с новой силой на 62-м Каннском МКФ, ангажировавшем в Конкурс сразу несколько фильмов от визуалистов разной степени таланта, но объединенных склонностью к графическому экстремизму: Ларс Фон Трир, Михаэль Ханеке, Пак Чхан Ук, Гаспар Ноэ, Джонни То, Брильянте Мендоса. Каннских функционеров даже стали открыто обвинять в спекулятивности за счет намеренного подбора фильмов по радикальному признаку. И если юбилейный фестиваль ославили убийцы и киллеры, то садизм и изощренные формы членовредительства стали символом Канна-2009; оставалось только надеяться, что извращения и патология не вырвутся на набережную Круазет. Кстати говоря, без эксцессов не обошлось. Под занавес мероприятия увечья получил президент фестиваля Жиль Жакоб, попавший под машину, что вряд ли можно характеризовать как отклик на экранное безумие, но прискорбный случай в некоторой степени указывает на всегдашнюю суету и столпотворение, присущее самому главному из фестивалей. Другими словами, невзирая ни на какие эпидемии, забастовки и кризисы, Канн остается самым солнечным местом на карте кино.
1. Великая тройка снова в седле
Похоже, что председателя жюри Изабель Юппер дурная слава "Shock D'Or" (как окрестила фестиваль зарубежная пресса) нисколько не смущала. Одна из самых смелых актрис в мировом кино, не чурающаяся вызовов и экспериментов, не пошла по пути наименьшего сопротивления. Юппер хладнокровно оставалась верной своему видению кино, что, как минимум, гарантировало поощрение разного рода психологической и физиологической откровенности, а, как максимум, потворствовало слухам о личных симпатиях председателя жюри.Первый слух проистекает из инцидента с Квентином Тарантино, происшедшего на съемках фильма Бесславные ублюдки, когда актриса проигнорировала требования режиссера и была исключена из кастинг-списков (после чего аналитиками было предсказано, что Тарантино больших призов от жюри Юппер не получит). Второй связан с участием в программе фильма Ханеке, режиссера, который некогда принёс Юппер вторую пальмовую ветвь за исполнение главной роли в психодраме Пианистка (и тут злые языки вновь заметили, что француженка перед австрийцем в долгу). В большей степени эти эпизоды указывают на то, что актриса в возрасте 56 лет вовлечена в гущу событий и активно участвует в кинопроцессе, поэтому неудивительно, что с кем-то из фигурантов Конкурса она оказалась связанной сильнее обычного. Тем более что из трех слонов, на которых стояла конкурсная программа (Фон Трир, Тарантино, Ханеке), двое - датчанин и американец - как истинные звезды кино, закружили прессу в таком информационном вихре, что в некотором роде сами себя нейтрализовали. Михаэль Ханеке, стартовав в конце фестиваля исторической притчей Белая повязка, традиционно предложив новый заход к мучающей его проблеме персонификации зла, снискал спокойную прессу, уже подготовленную со времен Забавных игр к ледяной философии австрийца. История преступлений в немецкой деревушке, в которых публика разглядела корни вселенского зла, в наибольшей степени соответствовала ожиданиям; фильм Ханеке был лишен громких огорчений, утомительных перепалок и шумных светских презентаций, и заслуженно реализовал прогнозы.
4 страницы
1 2 3 4  
|
|
|
|
Версия для печати
