Антон Сазонов
Профессиональный фигурист Андрей Грязев ворвался в мир кино одним прыжком. Антону Сазонову стихийно талантливый режиссер рассказал о том, какое место в его жизни занимают фигурное катание и кино, как он находит героев для своих фильмов и что собирается делать дальше.
Читать далее
|
|
|
|
|
10 марта 2009
Владислав Шувалов
 "Искусство не спасет ни мир, ни вообще никого"
Про Дарденнов не скажешь однозначно, любят ли они своих героев. С одной стороны, авторы к ним беспощадны. С другой – дуэт создает мир не сам по себе, а вокруг подопытных кроликов, фигурирующих в названиях фильмов (Розетта и Лорна, "сынок" Франсис и "дитя" Брюно). Дарденновским протагонистам свойственна неистребимая жовиальность, они неимоверно живучи и подвижны. Персонажи постоянно осуществляют некий труд на экране, как бы неся трудовую повинность за извечную болтливость и праздность франкоязычного кино. Достаточно вспомнить несовершеннолетного героя Жереми Ренье из Обещания. Он работает в автосервисе, который служит ему прикрытием для участия в отцовском бизнесе по эксплуатации труда нелегальных иммигрантов: пацан раздает команды, распределяет работы, собирает дань, оформляет документы, укрывает гастарбайтеров от налетов инспекций и проверяющих. В свободное время, которого у него практически не бывает, парень собирает байк из запчастей и лома. Так нагружать деталями судьбу персонажа могут только неравнодушные авторы.
Слегка подсадив зрителя на крючок детективной обманки (или поставив перед психологическим тупиком сюжета), авторы отказываются доводить зрителя до состояния кулинарной готовности. После суматошно-истеричной Розетты они выдают заторможенного Сына. В последнем стремление намекнуть на наличие остросюжетной трассы, а потом, в самый ответственный момент, свернуть на психологическую узкоколейку, видно особенно отчетливо. Сначала публика знакомится с нелюдимым и странным преподавателем плотницкого дела, который почему-то находится в смятении, и зритель гадает почему. В середине фильма, когда тайна неожиданно раскрывается (причем, походя и нарочито безыскусно), накаливается другая нить сюжета. Ты ждешь основательной нервотрепки (а то и кровавой развязки) между трудовиком и его учеником, но Дарденны, как всегда, собственными руками подрубают сук "сладкого финиша". В Сыне они отказываются от психологического финала, как за несколько лет до этого отказывались от лирического экстремума в "Розетте". С ледяным хладнокровием французской философии, препарирующей явления жизни таким образом и языком, что иначе прочитывать последовательность вещей уже невозможно, Дарденны методично изводят падкого до скорых зрелищ зрителя очередной дистиллированной повестью о маргиналах, и когда зритель уже кипит, бросают ему за пазуху холодную жабу. Если в финале Розетты или Дитя еще будут горькие слезы, то в Сыне не будет ни прощения, ни раскаяния.
Кино Дарденнов в своей наступательной активности просто-таки вынуждает на ответный жест: оно так построено, что исключает равнодушие, провоцируя на яркие эмоции. Чувства восхищения и ненависти шагают впритирку. Кажется, будто фильм братьев Д. наступил тебе на ногу - удержаться от ответного тычка сложно: хочется вдарить и дурехе Розетте, предавшей единственного друга, и обормоту Брюно, продавшему своего ребенка (Дитя), и недобитку Франсису, пустившему под откос жизнь нескольких людей (Сын).Отталкиваясь от штампов, ранние фильмы братьев напрямую привязывали к традиции кино Кена Лоуча, чему авторы сами давали повод, специализируясь на социально-исторических сюжетах (о сопротивлении в годы Второй мировой или о всеобщей забастовке 1960-61 гг.). Однако можно предположить, что Дарденны иначе подходят к выбору тем, по-другому расставляют акценты, что связано, не с английским стремлением к индивидуализму ("свобода для себя, значит, для всех"), а с этикой французского просвещения ("свобода для другого, значит, для всех").
Режиссеры делают решительный шаг к реальности, выражая ее неразрешенность и непрозрачность выбором дистанции и необычным ритмом. Дарденны принципиально лишают игровое пространство благостной искусственности, отказываясь доводить его художественный образ до такой степени, при котором возникает желание полюбить фильм, т.е. пожелать замещения окружающей реальности экранной. Ломая композицию, экспериментируя с ритмом, тем самым Дарденны преломляют отношение к традиции "великой иллюзии" - они отказываются следовать ей напрямую.
|
|
|
Версия для печати
