Иван Денисов
Обычно супергероев мы ассоциируем с комиксами, их экранизациями или стилизациями под эти экранизации. Но супергерои попали под каток леволиберального конформизма.
Читать далее
|
|
|
|
|
13 января 2009
Это странное и провокационное слово "предположительно" озвучивает экзистенциальное сомнение, которое, по существу, является центральным в Бенильде - фильме, который незабываемо изображает ужасы жизни при тоталитарном режиме, и в целом следует тому же общему тону, который избрал Клузо для изображения вишистской Франции в Вороне и Бардем – для показа франкистской Испании в Большой улице: политическое подавление переосмысляется в измерении сексуальности. 18-летняя героиня, чье имя вынесено в заглавие фильма, одиноко живущая со своим овдовевшим отцом и служанкой, забеременела и, поскольку она считается девственницей, заявляет о том, что это непорочное зачатие. В то же время она страдает лунатизмом и гуляет во сне, а некоторые персонажи фильма винят во всем безумного деревенского бродягу. Оставшаяся часть трехактной пьесы всячески уводит от того, чтобы дать подтверждение тому или иному объяснению. Действие, происходящее в удаленном месте, духовная амбивалентность, вступающие в противоречие интерпретации, освещение и мизансцена – все здесь напоминает Слово Дрейера, за вычетом завершающего чуда. Вместо этого в конце фильма мы получаем укороченный и замедленный план, который повторяет первый пролет камеры задом наперед, превращая Бенильду в высказывание о заснятом театре и точно так же Проклятую любовь можно считать рассуждением о заснятой литературе. Однако это не означает того, что каждый из этих шедевров является чем-то вроде формального упражнения; оба фильма – клаустрофобические рассказы, пылкие размышления об изоляции в идеологическом, духовном и физическом смыслах. Бенильда - удушающая камерная пьеса, в то время как первый эпизод Проклятой любви, где с лязгом захлопываются железные ворота, словно указывает на то, что решетки в тюрьмах и монастырях – одни и те же. (К слову, первый эпизод Проклятой любви был снят под впечатлением от Хроники Анны-Магдалены Бах - об этом говорится в книге Антуана де Бека и Жака Парси "Разговоры с Мануэлем де Оливейрой", лучшей из французских монографий, посвященных творчеству режиссера).
На первый взгляд, Бенильда может показаться тематически связанной с Волшебным зеркалом (2005), снятым на 30 лет позже – Зеркало рассказывает о богатой женщине, которая стремится доказать существование привидения Святой Девы. Я бы предпочел рассматривать эти фильмы в качестве неких противоположностей, чтобы лишний раз проиллюстрировать экзистенциальный скептицизм Регио и его преимущество перед более консервативным остроумием и иронией Бесса-Луис. (Франциска, более маньеристская, чем Проклятая любовь, для меня периодически спотыкается о собственные излишества - напыщенное, пустое насмешничество, и глупые афоризмы вроде: "Смерть – это всего лишь несчастный случай в терминах морали" или "Если бы обреченность была женщиной, я бы женился на ней").
Самый крупный апологет Оливейры – Раймон Беллур, в 1997 году говорил об Оливейре и его кинематографе как о "цивилизации" ("слово куда более объемлющее, чем кино, его жизнь или смерть"). Беллур продолжает: "Главная тема Оливейры, попросту говоря - судьба мира, как жить и как умирать, как выжить в гармонии с логикой древней и прославленной страны, которой повезло открыть мир, когда он был достоин открытия, и которая, по причуде судьбы, избежала самых ужасных конфликтов двадцатого столетия из-за царившей в ней жестокой и отвратительной диктатуры. По моему мнению, Оливейра – единственный кинематографист, который знает, как при помощи меланхолического мифа рассказать в одном фильме историю целой страны с момента ее основания и вплоть до распада империи" (Нет, или Никчемный блеск господства). Это высказывание красноречиво выражает сложность кинематографа Оливейры, а также его важность и необходимость – особенно в то время, когда судьбы мира волновали общество в меньшей степени, чем тема накопления богатства несколькими индивидуумами, а пониженный интерес последних к искусству был столь же подозрителен, как и их увлечение имперской идеей. И если возвращаться к эпиграфу, в котором Эрик Хобсбаум раскрывает понятие "варварства" с точки зрения 19 века, цивилизованная ясность более широкого взгляда кажется еще более труднодостижимой.
Автор благодарит Скотта Фаундеса и Ричарда Пенью.
© 2008 Film Comment
© Jonathan Rosenbaum
|
|
|
Версия для печати
