Антон Сазонов
Профессиональный фигурист Андрей Грязев ворвался в мир кино одним прыжком. Антону Сазонову стихийно талантливый режиссер рассказал о том, какое место в его жизни занимают фигурное катание и кино, как он находит героев для своих фильмов и что собирается делать дальше.
Читать далее
|
|
|
|
|
4 июля 2008
В хвосте событий
Репортаж Пенелопы Хьюстон с Каннского фестиваля, опубликованный в Sight&Sound летом 1968-го года.
Роковая пресс-конференция в 11 часов утра в субботу 18 мая, закрывшая 21-й кинофестиваль в Каннах, всех застала врасплох. Оглядываясь назад, кажется, что то, что нечто необычное должно было произойти на фестивале в этом году, можно было предвидеть. Те, кто возражает – а есть люди, которые просто любят всегда возражать – против того, что события в кинематографе являются неотъемлемой частью сегодняшнего революционного процесса, просто не хотят видеть дальше своего французского носа. Впрочем, малая толика здравого смысла и логики в их возражениях есть. Те, кто пошел на баррикады за Анри Ланглуа (Henri Langlois) были теми же самыми людьми – или, во всяком случае, людьми того же склада, что и те, кто выворачивал в мае булыжники из мостовой перед Сорбонной. Беспрецедентный политический и эмоциональный накал вокруг дела Ланглуа был лакмусовой бумажкой для тех, кто ещё способен различать цвета. И, несмотря на то, что тем, кто поддерживал кинематограф, не удалось одержать убедительной победы, правительство было выбито из своей накатанной колеи. Представления о власти во многом базируются на блефе, и когда поднимается по настоящему организованный общественный гвалт, с этим приходится считаться. Даже поверхностное знакомство с документами по делу Ланглуа оставляет стойкое впечатление сурового негодования некоторых молодых французских кинематографистов против Национального центра кинематографии (Centre National du Cinema), который совмещает в себе функции Торговой палаты, NFFC и тому подобного. Централизация делает его явной мишенью, и не так трудно было догадаться, что на Каннах, в условиях максимальной публичности, будет предпринята попытка взять новую высоту в деле Синематеки (Cinematheque). По крайней мере, таковой казалась цель пресс-конференции. В то время, когда большинство французских газет бастуют, и из Парижа доходят лишь слухи, мы были вполне невинны и не достаточно понимали, что знамя, поднятое нами, есть великое развевающееся знамя солидарности.
Рене, который должен был председательствовать на пресс-конференции, был остановлен на полпути. Именно Трюффо и Годар, при фланговой поддержке Клода Лелуша и Клода Берри из преемников новой волны, призвали к немедленному закрытию фестиваля в знак солидарности с рабочими и студентами и в связи с невозможностью продолжать его в условиях существующего кризиса. Французские участники были готовы отозвать свои фильмы, и даже те, кто сопереживал страстному желанию Доминика Делуша увидеть свою первую, долгожданную картину Двадцать четыре часа из жизни женщины остались в стороне. Трое действующих членов жюри: Роман Полански, Моника Витти и Луи Маль сразу объявили о своей отставке. Остальные кинематографисты, сожалея лишь о том, что их фильмы не были отобраны для конкурса, и, следовательно, они не могут отозвать их со скандалом, выразили свою солидарность. (В действительности, вопрос о том, могут ли авторы отзывать свои фильмы, или это остается прерогативой национальных делегаций, остаётся спорным). Годар мечтательно предложил фестивалю выйти из Дворца в кинотеатры города, где круглосуточные показы должны были стать бесплатными для рабочих и студентов (и критиков?). Полански пожал плечами, счёл этот жест излишне театральным и сцепился с Годаром, кто сталинист, а кто не сталинист.Если не считать эту небольшую грызню, организаторам удалось держать первое заседание под полным контролем, но с этого момента собственно конкурсная часть фестиваля просто умерла. Остаток этого бесконечного дня почти полностью был поглощен операциями по зачистке, с нескончаемыми торгами и полемикой между непреклонными сторонниками прекращения фестиваля и теми, кто проделал долгий путь на фестиваль, чтобы увидеть и показать фильмы, и не хотел, чтобы какая-то маленькая ерунда, вроде революции, отняла у них эту возможность. Инциденты 18-го мая несомненно войдут в фестивальный фольклор: огромная насмешливая аудитория, в которой каждой получал чистое удовольствие от возможности беспрепятственного прохода в двери со священной надписью "Жюри", время от времени происходящие потасовки (Трюффо опять был бит, уже пятый раз, начиная с февраля), вежливые потуги организаторов насладиться фильмом Карлоса Сауры Мятный коктейль со льдом, в то время как перед экраном туда-сюда мечутся люди и хватаются за занавес. В конце концов, сторонники продолжения показов были вынуждены вести тяжелые бои в арьергарде, и к вечеру было объявлено, что администрации Каннских гостиниц вводят собственный контроль по допуску на мероприятия - плохо замаскированная попытка удержать последний бастион по привлечению туристов. Но почти с первого момента было ясно, что те, кто непоколебимо выступает за закрытия фестиваля, в этот день одержат победу, несмотря на то, что находятся в меньшинстве. В атмосфере полного бедлама, споров и деклараций о солидарности приходилось считаться с тем, что любая попытка возобновить показ должна была провалиться.
© Sight&Sound
4 страницы
 1 2 3 4
|
|
|
|
Версия для печати
