На третьем этаже старого директорского корпуса киевской киностудии им. Довженко табличка на первой же двери справа гласит: "Роман Гургенович Балаян 301". Захожу в чистый светлый кабинет: - Хотите чаю? - режиссер говорит с легким армянским акцентом, одет со вкусом, по-кавказски гостеприимен. Несмотря на грядущий юбилей, его виски лишь едва тронуты сединой. Смотрит в глаза и держится очень просто:
Всем я понадобился в связи с этим юбилеем, вы из какого издания?
Роман Гургенович наливает чай, садится в кресло напротив. На столе лежит исчерканный красной ручкой сценарий. Время от времени звонит телефон и включается автоответчик.
В каком возрасте вы чувствовали себя наиболее органично?
Конечно, после школы, учась в институте, до первого художественного фильма Эффект Ромашкина, где-то с 24 до 32 лет. Этот фильм, слава Богу, никто не видел, а до него я ходил в гениях. Считал себя высокоталантливым, пока не обрубился на первой же картине. Этот провал на меня очень сильно подействовал. Не утихомирил, а "замудрил". Фильм, к счастью, закрыли, и мне это помогло. Я считал, что фильм плохой, а закрыли его как вредный. Меня это очень устраивало, потому что никто, кроме нескольких людей на студии, не видел картину. Боксер, пока в нокауте не окажется первый раз, считает, что может все. Это становится для него уроком, он уже будет драться по-другому. Я имею в виду хорошего боксера.
Читать далее
